Разрушение собственных нервных клеток ни к чему хорошему не приводят. Я это осознал слишком поздно и лишь потому мне сейчас разрывают душу адские псы потери и печали. Он ушел как-то совсем незаметно, но ощутимо... Словно какая-то кровожадная тварь вырвала увесистый кусок моей плоти и, мерзко смеясь, удалилась за бесконечную и недосягаемую линию горизонта. Хочешь догнать, а не получиться, ибо горизонт удаляется от тебя ровно с такой же скоростью, как ты пытаешься добежать до него. Да, можно поставить себе определенную точку, выработать траекторию до неё, но горизонт всегда будет для тебя той недосягаемой чертой, которая так необходима тебе для жизни. Почему? Ведь именно там, за этой линией, находиться та тварь с куском твоей плоти, что так необходим для душевного равновесия.
Я бы взревел, взвыл бы, да что-то внутри просит не делать этого, словно просто зря потрачу силы на вопли и сопли. А так хочется, так рвется из души этот громкий вопль отчаяния и обиды. Вокруг меня вечно кто-то пропадает, бьет меня головой о стены одиночества до характерного хруста черепной коробки, а я... я могу лишь обессилено опустить лапы и истекать черной кровью и слезами. Но сейчас я начинал терпеть. Всё. Даже эту боль и вечную обиду. Я уже был готов и к следующим потерям, к любому завершению этой драмы, ибо у меня была немного другая цель и дорога. Я выжил лишь благодаря некому везению, словно сам Иисус поставил на мне свой крест предназначения. Не было бы этого чуда, мои кости бы сгнили в земле, не дожив бы и до недельного возраста. Я знаю, что со мной бы сделал милостивый батенька, наверное тоже самое, что и с мертвым братом. Пусть земля ему будет пухом.
Лапы ломит. Мне казалось, что я вот-вот просто тупо распадусь на составляющие и на этом закончиться вся эта комедия, но... мои лапы всё-таки доносят меня до спасительной влаги, по которой так страдает глотка. Буквально подползая к воде, я окунул раздвоенный язык в её прохладу и стал робко забирать воду в рот. Но постепенно жажда лишь увеличивалась и, приблизившись к воде ещё ближе, я стал окунать в воду пасть и уже не пить, а жадно заглатывать воду в глотку. Пищевод обжигала спасительная прохлада, с гланд смывались пески молчания, а где-то в груди этот приятный холод растекался волной, заставляя органы взбодриться, тикать сильнее. Механизм приходил в норму. Тут мне жутко захотелось ощутить всю прохладу воды и, поднявшись на ослабшие лапы, я зашел в воду по живот и чуть пригнулся. Жидкая пленка стала подкрадываться между свалявшейся шерсть, защипало раны, а вся грязь и копоть постепенно схоронилась где-то под лапами. Стало невыносимо хорошо, что я даже закрыл глаза черными веками и простонал от удовольствия. Хвост вынырнул из воды, окатив меня цепью прозрачных каплей и я, не колеблясь ни секунды, окунулся под воду и раскрыл глаза. Роговицу полоснуло холодом, что весь жар алых глаз в миг остекленел и замерз, покрываясь мутной склизкой пеленой. Мутно, неразборчиво, но...
Вынырнув из под воды, подобно прекрасно диве, я зарычал во всю свою узкую грудь и на скорости вышел из воды. Боже, эта вода обладает живительной силой! Взвыв, я стал отряхиваться, носясь по кругу и просто тупо и по-детски радуясь, мать вашу, что я живой!